Мария Юдина повторяла слова П. А. Флоренского»:
“Бах величаво, как праведник, поднимается к вершинам, между тем Моцарт на них постоянно пребывает” /Флоренский/
«Моцарт — тот особый мир, куда Бах только приводит». /Мария Юдина/
В письме, обращенном к Марии Вениаминовне из Соловков, Флоренский снова говорит о Моцарте, противопоставляя его изломанности и индивидуалистическому произволу в упадочном буржуазном искусстве:
«Это тот духовный аспект бытия, можно сказать, райский аспект, при котором нет еще познания добра и зла. Нет еще прямого устремления ни к Богу, ни от Бога, потому что нет еще самых направлений, ни того, ни другого, а есть лишь движение около Бога, свободное играние перед лицом Божиим, как зелено-золотистые змейки у Гофмана, как Левиафан, “его же созда Господь ругатися (т. е. игратися) ему”, как играющее на солнце — море <…>. Эта София, этот аспект Софии зрится золотисто-зеленым и прозрачно-изумрудным. Это — тот самый аспект, который мелькал, но не находил себе выражения в первоначальных замыслах Лермонтова». /Флоренский/
Недавно по радио (даже по радио, мне ненавистное!) услышал отрывок концерта из Моцарта. И всякий раз с изумлением узнаю снова эту ясность, золотой, утерянный человечеством рай» (19—20.IV.1936). /Флоренский/
По воспоминаниям дочери Флоренского Ольги, Павел Александрович играл Моцарта совершенно иначе, чем Мария Вениаминовна в доме ее детства. Сопоставляя в детском восприятии впечатление легкости, чистоты и прозрачности звучания Моцарта в игре отца и подчеркнутое, порой энергично-бурное, стремительное исполнение М. В. Юдиной, Оля Флоренская сказала ей о сонате ля-мажор: «”Вы очень хорошо играете, но папа играет лучше”, на что тогда Мария Вениаминовна, подумав, ответила: “Я очень люблю и уважаю твоего папу, но все-таки я играю лучше!” И все же слова ее тогда не убедили» (из воспоминаний О. П. Трубачёвой-Флоренской. Рукопись).
Lada Bell 