При всей важности природной одаренности, Юдина не считала ее достаточной для формирования взрослой личности музыканта. Как отмечает М.Дроздова, согласно Юдиной, врожденное интуитивное ощущение музыки требовало обязательного осмысления, осознания.
Характерно ее высказывание об одной из учениц: “У нее есть в глубине натуры запас истинной музыкальности, не попавшей на ровную дорогу работы… В большой мере она испорчена дилетантским руководством, то есть играет и с недурной постановкой, и вполне музыкально, но все небрежно, неряшливо, незаконченно”.
Как в другом случае говорила Юдина, играет одним дарованием, обладает правильной постановкой рук, но в игре ощущается некоторая случайность.
Природная одаренность, конечно же, не игнорировалась, не разбазаривалась, оправдывая усилия учителя, мотивируя его работать с учеником. Вот, про другую ученицу: “Отсутствие ритмической ясности, маленькие руки, грубоватый темперамент, но несмотря на все это заниматься с ней необходимо, ибо чувствуется, что у нее есть запас истинной музыкальности”.
Упрямый, сопротивляющийся ученик не был основанием для педагогического отступления. Об одном из студентов Юдина пишет, что заниматься с ним необходимо, ибо данные очень большие, отмечая, что тот считает себя сложившимся музыкантом и композитором, отчего оказывает необычайное сопротивление всем указаниям.
Отказ в научении имел место в случае отказа ученика от роста. Причем фиксировалось это не на первом занятии, а апостериорно, после многих месяцев труда. В наши политкорректные времена, когда под общими фразами или наукообразной тарабарщиной прячется равнодушие учителя, как свежо звучат ее горькие слова: “Посредственность – и не работает; за год не сделал ничего, пропускал невероятно и никакого интереса к делу не обнаружил. Какое-то свое живое отношение к музыке имеет, но все это провинциально и некультурно, воспринять что-либо высшее не хотел или не мог. Отказываюсь категорически заниматься далее, ибо это взаимно не перспективно”.
А про того студента, с которым тяжело и надоело (и бесперспективно), заканчивается, конечно, отсрочкой приговора: “Выяснив тяжелые условия жизни, еще полгода, в качестве испытания, соглашаюсь заниматься”.
Работа с учениками своим результатом имеет не только наученного чему-то, но и повзрослевшего человека. Значение нижеследующих предметно-определенных (музыкальных, исполнительских) характеристик студентов выходит за границы предмета, приобретая универсальный ученический и человеческий смысл.
Студент N 1. Очень способный, но в такой же мере беспорядочен, успевать стал лишь в последнее время, ибо вначале был настолько оглушен впечатлениями большого города (главным образом, музыкальными, но, вероятно, и другими), что строгая работа класса казалась [ему] сухой, и он стремился увильнуть от нее… Когда понял, стал двигаться быстро и успешно, может проявить нечто артистическое, в большой мере преодолел прежние недостатки, и я им вполне довольна.
Студентка N 2. Выдающееся дарование – и музыкальное, и техническое. Двигается необычайно быстро, схватывает чужую мысль с полуслова, усваивает прочно; интерес к музыке и пианизму прирожденный и глубокий. Прекрасная память, находчивость, живой, но весьма точный ритм. Несмотря на незрелость, уже намечается стиль. Много инициативы и воли.
Студентка N 3. Яркие способности и полное пока отсутствие культуры. (первый год в столице, раньше жила в Сибири), вся работа этого года ушла на постановку руки и облагораживание вкуса, ибо проявляла необычайную сентиментальность и беспорядочность исполнения. Заметно развернулась и развилась. Работает с огромным рвением – мешает малярия и крайняя нужда. Намечается композиторское дарование. Читает с листа и аккомпанирует легко. Возлагаю на нее разнообразные надежды.
Пишет М.Дроздова: “Юдина требовала полного освобождения всей руки, которую она уподобляла шлангу. По шлангу струится жидкость от плеча в кисть, затем через кончики пальцев на клавиши. Если где-то зажать шланг, жидкость – вес – не пойдет и не получится полноценного фортепианного звука. Поэтому следовало распахнуть плечо, развести локти… Пальцы Юдина сравнивала с опорами сводчатого моста – закругленные, крепкие, чуткие, именно они несут всю нагрузку. Поэтому особенное значение она придавала концам пальцев, в которых сосредотачивался вес всей руки, характеру их соприкосновения с клавиатурой. Добиваясь вначале максимального использования веса руки, а значит предельной силы и глубины звучания, она всегда исходила только из качества звука, не пропускала “ушераздирающих” и “шлёпающих” звуков, игры мимо рояля. Пока рояль не начинал звучать благородно, Юдина не позволяла ни быстрых темпов, ни активности аппарата. Не признавая легких и пустых прикосновений, Мария Владимировна добивалась от учеников прочной игры даже в пианиссимо, глубокого проникновения в клавиатуру, основанного на умном регулировании веса руки”.
Такая вот школа. Там было еще и об умении переливать вес руки в кончики пальцев, и о том, что движение руки подобно функции дыхания в музыкальной речи, и о стремлении научить находить и ощущать в кончиках пальцев оптимальную точку соприкосновения с клавиатурой, причем такая же точка есть и на клавише, и нужно, чтобы обе точки соприкоснулись в каждом звуке исполняемого сочинения. И много чего еще.
Среди этого многого выделю несколько опорных вещей.
Результат. При скрупулезнейшем следовании требованиям процесса учительский фокус был всегда на результате. Результат для учителя есть наученный ученик. Это означает пристальное и пристрастное внимание к ученику, неотступное вылавливание ошибок, указание на них и побуждение ученика к их исправлению. В наше время, когда на такой высоте стоит взаимный обмен приятно-бесполезным, этот стиль может вызвать шок.
Восприятие. Ноты. “Сразу видеть все указания в тексте. Смотреть внимательно, как в лупу, ничего не упускать”. Полезнейшее указание! Сколько мусора в голове, как он мешает, отвлекает, сколько из-за него пропущено. Как мешает внутреннее комментирование, все эти оценки, сопоставления с клише, как утомляет бессмысленное машинальное рисование каракулей и орнаментов! Помню, когда меня научили выключать всех этих умственных паразитов (God bless you, Ray! God bless you, Leisa Creo!), я поразился, насколько быстрым и неутомительным стало время, когда что-то нужно просто воспринять, пусть и долго, пусть и пребывая в неподвижности. Вынесение фокуса восприятия на воспринимаемый предмет, процесс, на то, ради чего ты находишься в данное время в данном месте. Как просто. Как велика эта простота у людей, обладающих этим от природы! (В одном из фильмов о Рихтере пианист удивленно прерывает восхищенный монолог музыкального комментатора “Но я сыграл лишь то, что написано в нотах”). Скольким людям может помочь педагог, умеющий этому научить.
Ритм. Искажение ритмического рисунка влечет изменение смысла. “Перетянешь паузу, добавишь лишнюю долю, сразу исчезает напряжение, появляется ненужная умиротворенность”. “А как же моя интерпретация, мое собственное творчество?” – спросит ученик пианиста. “Плохое отношение к автору и нахальная самоуверенность исполнителя” – ответ, какой и должен слышать почаще молодой человек в пору ученичества.
Техника. А.П.Маслаковец, вспоминая, как Юдина следила за руками, употребила сравнение “как ищейка”. Фиксировалось малейшее зажатие мышц, неточность, нецелесообразность пианистического приема, отражавшаяся на качестве звука. Малейшая ошибка влекла немедленное вмешательство педагога.
Lada Bell 